Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников [есть сия]: семь звезд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей.

Откровение 1:20

(315г.н.э. - 11 ноября 399г.н.э.) родился в Венгрии, был епископом французкого города Тура. Его биографию написал его друг Сульпиций Северус. В краткой биографии Святого Мартина, он рассказывает о чудесах, которые происходили в его жизни, Именем Господа Иисуса Христа он изгонял бесов, исцелял больных, воскрешал мертвых, пророчествовал, разрушал языческие алтари. Он раздавал свое имущество бедным и через проповедь призывал людей верить в Господа Иисуса Христа.

Применяя это данное Богом правило для выбора посланника к каждому периоду, то есть мы выбираем того, чьё служение наиболее приближается к служению первого посланника, Павла, мы без колебаний заявляем, что Пергамским посланником был Мартин.

Мартин обратился ко Христу в те времена, когда он нёс службу наёмного солдата. Это необычайное чудо случилось как раз в то время, когда он ещё этим занимался. Описывается, что зимой на улице того города, где Мартин нёс службу, лежал больной нищий. Зима была холоднее, чем он мог вынести в своей скудной одежде. Никто не обращал внимания на его нужду. Но вот проходил Мартин. Он увидел этого беднягу в таком плачевном состоянии, но не имея другой верхней одежды, он снял свой плащ, распорол мечом на две половинки и замотал в него этого замерзающего человека. Он позаботился о нём как смог и пошёл своей дорогой. В ту ночь в видении ему явился Господь Иисус. Он предстал пред ним нищим, завёрнутым в тот кусок от плаща Мартина. И Он сказал ему: "Мартин укрыл Меня этой одеждой, хотя он ещё только новообращённый". С этого времени Мартин всем своим сердцем жаждал служить Господу. Жизнь его стала серией чудес, проявлялась сила Божья.

Оставив службу в армии и став лидером церкви, он занял воинственную позицию против идолопоклонства. Он вырубал эти рощи, разбивал на куски образа и разрушал жертвенники. Когда язычники из-за этого противостали ему, он бросил им вызов так же, как Илия бросил вызов пророкам Ваала. Он предложил, чтобы его привязали к нижней части дерева, и когда дерево срубят, пусть оно упадёт и придавит его, если Бог не вмешается и не перевернёт это дерево во время падения. Хитрые язычники привязали его к дереву, растущему на склоне холма, уверенные, что дерево упадёт под собственной тяжестью и точно раздавит его. Как раз когда дерево начало падать. Бог развернул его, и оно вопреки всем естественным законам рухнуло к вершине холма. Дерево упало на убегавших язычников и смяло нескольких из них.

Историки подтверждают по меньшей мере три случая, когда он поднимал мёртвых верою в Имя Иисуса. В одном случае он молился над мёртвым ребёнком. Он распростёрся над младенцем, как это сделал Елисей, и молился. И младенец вернулся к жизни и был здоров. В другом случае его позвали спасать одного брата, которого мучили во времена жестоких гонений. Но в то время когда Мартин прибыл, бедняга уже скончался. Они повесили его на дереве. Его тело безжизненно висело, и глаза выкатились из глазных впадин. Мартин снял его и когда совершил молитву, этот человек вернулся к жизни на радость своим близким.

Мартин никогда не боялся врагов, кем бы они ни были. Однажды он пошёл, чтобы встретиться лицом к лицу со злейшим императором, виновным в смерти многих святых, исполненных Духом. Этот император не даровал ему аудиенции, тогда Мартин пошёл к другу императора - Дамасу, жестокому епископу Рима. Но этот епископ ложной лозы, будучи христианином только по названию, не вмешался. Мартин пошёл обратно ко дворцу, но теперь ворота были заперты, и его не впустили. Он пал пред Господом на лицо своё и молил о возможности попасть во дворец. Он услышал голос, приказывающий ему подняться. Он поднялся и увидел, как эти ворота открылись сами по себе. Он вошёл во двор. Но высокомерный правитель даже не повернул своей головы, чтобы выслушать его. Мартин опять помолился. Внезапно трон императора вспыхнул огнём, и несчастный император поспешно отменил приказ. Конечно, Господь смиряет гордых и возвышает униженных.

Он так горячо служил Господу, что дьявол восстал неистово. Враги истины наняли убийц, чтобы покончить с Мартином. Они тайком пробрались в его дом, и когда были готовы убить его, он встал и обнажил своё горло для меча. Они кинулись на него, но внезапно сила Божья бросила их через всю комнату. Побеждённые таким образом, в той святой атмосфере, они в страхе ползали на четвереньках и просили прощения за то, что покушались на его жизнь.

Очень часто люди возносились, когда Господь использовал их значительным образом. Но этого не произошло с Мартином. Он всегда оставался смиренным слугой Божьим. Однажды вечером, когда он готовился встать за кафедру, в его кабинет вошёл нищий и попросил какой-нибудь одежды. Мартин направил этого нищего к старшему дьякону. Заносчивый дьякон приказал ему удалиться. Таким образом он обратно вернулся к Мартину. Мартин встал и отдал этому нищему свой собственный отличный костюм и сказал дьякону принести ему другой костюм, не такой хороший. В тот вечер, когда Мартин проповедовал стаду Божьему Слово, люди видели вокруг него мягкое белое свечение.

Конечно, это был великий человек, настоящий посланник к тому периоду. Он никогда не желал ничего иного, как только угодить Богу, и жил самой посвящённой жизнью. Прежде чем проповедовать, он молился до такого духовного состояния, когда он постигал и мог передать людям весь совет Божий, Духом Святым посланный ему с небес. Часто людям приходилось ожидать его, пока он молился до полной уверенности.

Читая о Мартине и его сильном служении, кто-нибудь может подумать, что тогда уменьшились преследования святых. Это не так. Дьявол продолжал через нечестивых уничтожать святых. Их заживо сжигали на кострах. Их прибивали гвоздями к брёвнам лицом вниз и спускали на них бешеных собак, чтобы эти псы рвали их мясо и внутренности и эти жертвы оставались умирать в страшных муках. Младенцев вырывали из чрева матерей и бросали свиньям. Они отрезали женщинам грудь и заставляли стоять до тех пор, пока биение сердца не изливало всю кровь, и тогда они падали замертво. Эта трагедия становится ещё более ужасной, когда мы узнаём, что это было не только делом рук язычников, но часто причиной этого были так называемые "христиане", которые чувствовали, что оказывают Богу услугу, истребляя этих верных воинов креста, которые стояли за Слово и за послушание Святому Духу. Иоанна 16:2: "Они изгонят вас из синагог [Из собраний-Пер.]; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он служит Богу". Мат. 24:9: "Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за Имя Моё".

Чудесами и знамениями и силою Духа Мартин был подтверждён как посланник к тому периоду. Он не только был одарован сильным служением, но и сам всегда оставался верным Слову Божьему. Он боролся против организации. Он противостоял греху в высших сферах. Он отстаивал истину словами и делами и всю жизнь прожил в христианской победе.

Мы можем прочесть из его биографии. "Никто никогда не видел его сердитым или озабоченным, или огорчённым, или смеющимся. Он всегда был тот же самый, казалось, было нечто превыше смертного человека, на лице его было выражение небесной радости. Уста его не произносили ничего, кроме слов Христа, на сердце его никогда не было ничего, кроме набожности, мира и сострадания. Часто он рыдал, переживая даже за грехи своих клеветников, которые набрасывались на него, когда он молчаливо стоял, или злобно шипели за его спиной своими ядовитыми языками. Многие ненавидели его за ту силу, которой они не имели и не могли даже подражать; и увы! злее всех на него нападали епископы".

Святой Мартин Турский

– подвижник аскезы

Ни один святой не пользовался такой посмертной славой на христианском Западе, как Мартин Турский. Никто из древних мучеников не может в этом отношении сравниться с ним. О почитании его свидетельствуют тысячи храмов и поселений, носящих его имя . Для средневековой Франции (и для Германии) он был святым национальным. Его базилика в Type была величайшим религиозным центром меровингской и каролингской Франции, его мантия (сарра) – государственной святыней франкских королей. Еще более значительно то, что житие его, составленное современником, Сульпицием Севером, послужило образцом для всей агиографической литературы Запада. Первое житие западного подвижника – оно вдохновило на аскетический подвиг множество поколений христиан. Оно было для них, после Евангелия, а может быть, и раньше Евангелия, первой духовной пищей, важнейшей школой аскезы. Почти в каждом святом меровингской эпохи, которую Мабильон называет "золотым веком агиографии", мы узнаем фамильные черты детей Турского отца. Перед этим влиянием на ряд столетий – во всяком случае, до "Каролингского Возрождения" – бледнеют и полу-восточная школа Иоанна Кассиана и родственные ему традиции Лерина и Бенедикта Нурсийского. Все три последние подвижнические школы построены на началах духовной "рассудительности", умеряющей крайности аскезы во имя деятельного, братского общежития. Школа св. Мартина резко отличается от них героическою суровостью аскезы, ставящей выше всего идеал уединенного подвига. Аскетическая идея в век Григория Турского (VI в.) выражена с величайшей силой и величайшей односторонностью . И поиски истоков этой идеи неизменно возвращают нас к Турскому подвижнику IV столетия.

Критическая проблема биографии св. Мартина впервые остро поставлена в недавней работе Бабю . Этот талантливый, при всей своей радикальной прямолинейности, исследователь (безвременно погибший на войне в 1916 г.) убедительно показал, что мы знаем образ Мартина таким, каким он отражен в произведениях литератора Сульпиция Севера . Житие вышло не из круга близких учеников святого, сложилось не в его монастыре. Блестящий писатель, ритор, историк, увлеченный, подобно многим из его современников, аскетическим идеалом, Север воплотил этот идеал в необычайно ярком, набросанном сильными мазками, в импрессионистской манере поздней античной риторики, образе далекого Турского аскета. Существование личной связи между ними несомненно. Совершенно напрасно французский ученый пытается свести ее к одному путешествию Севера в Тур, в последний год жизни святого . Но столь же несомненно, что автор не обладал добродетелью объективного самоограничения. Страстный радикал, он живет в резкой оппозиции к церковно-общественному строю своего времени, беспощадно относясь ко всему галльскому епископату, к императорской власти. Созданный им образ св. Мартина естественно вкладывается в круг аскетических и эсхатологических идей автора. Бабю идет дальше. Предполагаемое им молчание, которое будто бы долго окутывает личность Мартина и его дело, приводит критика к скептическим заключениям: Мартин, если не как историческая личность, то как герой западной аскезы, есть всецело создание Севера. Мы не можем присоединиться к этой тезе по внешним и внутренним основаниям. Ученики Мартина, посещавшие Сульпиция и св. Павлина (Ноланского), служившие живою связью между единомышленниками-друзьями , и другие его ученики, занимавшие уже в то время епископские кафедры , ставят известные пределы фантазии агиографа. С другой стороны, Мартин, созданный только по литературным образцам, не мог бы получить такой неповторяемой оригинальности образа. От человеческого воображения требуют, как и во всех аналогичных случаях "созданий", чересчур многого. К сожалению, если фантазия писателя бессильна создать религиозную реальность, она способна по своему окрасить, исказить ее. Бабю прав: "Легенда здесь оказывается более историчной, чем реальность; она одна осталась живой в истории" . Св. Мартин не создал крепкой организации, живой школы, которой бы мог завещать свою память. Для последующих поколений Мартин жив лишь постольку, поскольку воспринят Севером. И поскольку восполнен и, жив также.

О. Ипполит Делеэ, подготавливавший издание жития св. Мартина для Acta Sanctorum, посвятил большую, исчерпывающую работу критическим проблемам, вызванным книгой Бабю . С обычным своим историческим тактом, он ввел в истинные пропорции контуры проблемы, поставленной Бабю. Для внешней биографии Мартина он дал, быть может, окончательную форму. Однако, глава современного болландизма, верный своему историческому стилю, не пожелал подойти к труднейшей задаче: воссоздания духовного облика святого.

Правда, задача эта вообще из тех, которые выходят из кругозора современной исторической науки. До сего дня мы не имеем истории святости, не имеем даже истории аскезы. Книги, посвященные этой теме, по большей части, не выходят из области внешних фактов, внешних связей, литературных аксессуаров. Вне этого научного изучения остается обильная назидательно-легендарная литература. Но для последней не существует ни критической проблемы, ни чисто исторической: влияний, филиации, развития в сфере духовной жизни. Проблема научного изучения святости, как явления духовной жизни, только поставлена на очередь. Чрезвычайно интересная "История аскезы" Штратмана остановилась на самых первых шагах христианской аскезы. Известная книга Пурра о "Христианской духовной жизни", столь заманчивая своей темой, разочаровывает ее трактовкой. Для св. Мартина мы находим в ней пять страниц чисто внешнего очерка, общеизвестные даты из главы: "La vie monastique en Gaule". Для духовной жизни и духовного облика святого – ничего. В сущности, и сейчас несколько строк протестанта Гаука, которые знаменитый историк посвятил мимоходом Турскому святому, остаются наиболее ценной характеристикой его подвижничества . Впрочем, Гаук еще не знает всех трудностей своего источника.

Вот почему книги Бабю и Делеэ не только оставляют возможным, но прямо вызывают на новое изучение агиографии С. Севера. Мы подходим к ней, желая усмотреть образ Мартина – христианского подвижника, найти руководящую идею его подвига. Быть может, эта задача окажется неразрешимой или превышающей наши силы, но постановка ее обязательна. Это "единое на потребу" церковно-исторической науки. "Все прочее к ней приложится", – или история христианской церкви в наших книгах будет по-прежнему оставаться коллекцией ор-д-эвров.

Известно, на какую сверхчеловеческую высоту поставил Сульпиций своего героя. Никто из восточных подвижников не может сравниться с ним. Он занимает место рядом с апостолами и превосходит всех святых . Основное впечатление от этого образа – подавляющей духовной мощи : Мартин, окруженный ангелами , общающийся со святыми и Христом, постоянно посрамляющий диавола и грозно повелевающий земным владыкам. На небесах он немедленно же по смерти занимает для своих поклонников положение, которое по праву принадлежит только Христу или, столетиями позже, Богоматери: "единственной, последней надежды на спасение" . Но, прежде всего, он великий чудотворец.

Собственно говоря, ударение, которое ставит Сульпиций на этой чудотворной силе Мартина, мало согласуется с его общей оценкой чуда. Чудеса могут творить все, по слову Господа. Только "несчастные, выродки, сонливцы, не будучи в состоянии творить их сами, краснеют от чудес св. Мартина и не верят им" . Чудотворение совместимо даже с недостойной совестью. Сульпиций знает примеры чудотворцев, одержимых бесом тщеславия . Не без юмора он рисует встречающийся в его время тип мнимого святого (errore sanctus), раздутого молвой и поклонением. "Если у него последуют хоть какие-нибудь маленькие чудеса, он будет считать себя ангелом" .

И однако, по тому, как Сульпиций построил свое житие, видно, что для него это выявление духовной мощи имеет первенствующее значение. Действительно, только здесь, а не в аскетическом подвиге, Мартин превосходит восточных отцов (главная идея "Диалогов"). Превосходит не только изумительностью чудес – воскрешение мертвых, – но и формальным их характером. От проницательного критика не укрылось, что, в отличие от чудес Антония Великого (литературный образец для Севера), Мартин обладает чем-то вроде "fluide personnel". Мартин представляется источником самостоятельной мощи – virtus; Антоний творит чудеса всегда по молитве: не он, а Бог исцеляет . Конечно, между св. Афанасием и Сульпицием не может быть богословских расхождений по вопросу о чуде ; но разница в психологическом восприятии чуда огромная. Именно, благодаря личностному характеру силы, становятся возможным чудо, совершаемое Мартином по ошибке, как остановка погребального шествия (впрочем, signo crucis) . Чудеса творят и другие именем Мартина. Можно приказать собаке замолкнуть in nomine Martini: "и лай прервался в глотке; она умолкла, словно ей отрезали язык" .

Источник этой сверхчеловеческой силы – аскеза . Но как раз аскетические достижения Мартина интересуют агиографа в самых общих чертах. По-видимому, восточный опыт остается непревзойденным, – и в этом известная порука Северовой правдивости. Если не для Мартина, то для аскетического кружка Сульпиция Севера представляется очевидным, что, в частности, диетический режим Египта должен быть смягчен в Галлии . Подвиг Мартина в воздержании, в постах , бдениях и молитвах, не столько в чрезмерности их, сколько в непрерывности, perseverantia . Кардинальная добродетель Мартина – это мужество – fortitudo . Совершенно стоическими чертами рисуется ровная невозмутимость его духа – aequanimitas: "никто никогда не видел его разгневанным, никто – взволнованным, никто – печальным, никто – смеющимся: всегда он был один и тот же – unus idemque" . С этой невозмутимостью согласуется gravitas и dignitas его речей . Ровность духа не изгоняет с лица Мартина выражения "небесной радости", придававшей ему нечто не от человеческой природы .

Эта вечная ясность, кажется, исключает покаянное настроение, плач о грехах, и, действительно, Сульпиций нигде не указывает на покаяние, как на мотив аскезы . Сам Сульпиций – грешник – знает "страх суда и ужас наказаний"; "воспоминание о грехах делает его печальным и измученным" . Но это не для героя. Мартин в изображении Севера свободен от страха и раскаяния . Вера в свою спасенность выражается и в предсмертных словах, обращенных к диаволу: "Что ты стоишь здесь, кровожадный зверь? Ничего ты не найдешь во мне, злодей: я отхожу на лоно Авраамово" . Здесь выражено не только личное самосознание. Известный моральный оптимизм утверждается Мартином и в общей сентенции: "Старые преступления очищаются достойной жизнью, и, по милосердию Божию, должны быть освобождены от грехов те, которые перестали грешить" . Не на милосердии, которое все покрывает, лежит здесь ударение, но на melior vita; святой серьезно считается с возможностью перестать грешить. Правда, несколько иной оттенок принимает эта мысль в радикальном заключении: и диавол может надеяться на прощение, если раскается хотя бы перед Судным днем: "уповая на Господа Иисуса Христа, я обещаю тебе милосердие" . Здесь не может быть и речи о заслугах. Но для человеческих усилий и борьбы открыто свободное поле.

С кем ведется эта борьба? Мы ничего не слышим об искушениях плоти и духа, о борьбе с грехом. Мартин выше человеческих слабостей. Но диавол, несмотря на постоянные поражения, не устает его преследовать. Мартин от юности поставлен в роковую неизбежность этого единоборства . Поистине, он имеет дело с жалким противником. Бессильный соблазнить, враг мечтает только обмануть, но Мартин с неизбежным провидением разоблачает его во всех личинах и отражает его диалектику . Всегда победоносная, борьба не перестает быть напряженной. "Тяжка, Господи, телесная брань... службу Твою буду верно нести, под знаменами Твоими буду сражаться, доколе Сам повелишь" . Мартин, некогда отказавшийся от службы императору, становится воином Христовым. Этот язык милитаризма обычен для христианского подвижничества. Еще ап. Павел освятил его употребление . Разница лишь в том, что не знающая поражений война утрачивает для Мартина свою опасность .

Совершенный воин Христов – это мученик, проливший кровь за Христа. Но и этот венец, поистине, принадлежит Мартину. "Хотя условия времени не могли дать ему мученичества, он не лишается славы мученика, ибо волею своею и доблестью мог и хотел быть мучеником... Родись он в другое время, он добровольно взошел бы на дыбу, сам бы бросился в огонь... веселясь язвами и радуясь мукам, он смеялся бы среди пыток" . Впрочем, своими добровольными страданиями "он совершил бескровное мученичество" . Какова же цель этого вольного мученичества или войны? На этот счет Сульпиций необычайно лаконичен, как и вообще он неохотно вводит нас во внутренний мир святого. Иногда мы слышим, что Мартин подвизается "ради вечности" : Царство Божие, как обетование грядущего , (не достижение настоящего в особой мистической жизни) требует жертвы, отречения. В этом путь Христов. "Беседы его (Мартина) с нами все были об одном: как нужно оставить прелести мира и тягости этого века, чтобы свободно, несвязанными следовать за Иисусом . Созерцание и богообщение нигде не полагаются целью аскезы. Сама молитва рассматривается, как труд и духовное упражнение. Подчеркивается ее непрерывность, и язык автора пользуется для ее характеристики механическими сравнениями. "Не проходило ни одного часа, ни мгновения, когда бы он не прилежал молитве или не трудился над чтением, хотя даже среди чтения или иных занятий он никогда не ослаблял ума от молитвы. Подобно тому, как кузнецы среди работы, ради облегчения труда, бьют время от времени о наковальню, так и Мартин даже тогда, когда, по внешности, был занят другим делом, всегда молился" . Конечно, молитва Мартина изображается и иначе: как акт волевого напряжения, устремленности к небу. Таковы некоторые молитвы при совершении чудес и особенно предсмертная молитва Мартина .

Была и у Мартина "некая внутренняя жизнь", и "дух его всегда был устремлен к небу", но Сульпиций бессилен говорить об этом .

Эти черты естественно смыкаются в цельный образ: христианского стоика, героическими трудами завоевывающего Царство Небесное. Таким остался Мартин в памяти ближайших варварских столетий, живших под могучим впечатлением его легенды.

Однако впечатление это грешит большой односторонностью. Существенно иные черты привходят в образ стоика, осложняя, изменяя его до неузнаваемости. Со страниц Сульпиция глядит на нас другое лицо, в котором мы с трудом признаем героя-Мартина. Но это именно лицо запечатлено такой духовной красотой и неповторимым своеобразием, что для нас оно обладает гораздо большей убедительностью, чем понятный варварам эпический Мартин. Этот другой Мартин не только следует за Христом по пути отречения; он с необычайной для его современников чуткостью воспринял в себя образ Христа и живет органическим подражанием ему. Образ Христа смягчает суровость его подвига, сообщая ему эмоциональную жизнь. Мартин видит Христа в уничижении и любви. Когда искуситель является ему в образе Христа, но в царственном одеянии, "sereno ore, laeta facie", Мартин легко посрамляет его: "Господь Иисус не обещал прийти в пурпуре и сияющим диадемой: я не поверю в пришествие Христа, если не увижу Его в том одеянии и образе, в котором Он страдал, носящим язвы крестные" . В нищем, которому Мартин отдает половину своего плаща, является ему Христос . Бедность и для Мартина и для Севера является одной из основных добродетелей . Вот почему – а не из аскетической борьбы со своей гордостью – Мартин ищет унижения.

Живя в крайней скудости, он имеет жалкий вид . Когда решался вопрос о посвящении его в епископы, собравшиеся иерархи были шокированы его "жалким лицом, грязной одеждой, запущенными волосами" . Этой vilitas в одежде Мартин не изменил и после посвящения: ей соответствовала humilitas в его сердце . Его смирение идет так далеко, что разрушает самые основы иерархического строя в миру и в Церкви. Будучи воином и пользуясь услугами раба, Мартин переворачивает наизнанку социальные отношения между ними, оказывая своему слуге рабские услуги: прислуживает ему за столом, снимает и чистит его обувь .

Епископом Мартин "никого не судил, никого не осуждал, никому не воздавал злом за зло... так что, хотя он и был архипастырем, но его безнаказанно оскорбляли даже низшие клирики" . Смирение заставляет его, в сознании своего недостоинства, отступаться от чуда. Тот самый Мартин, который не колеблется воскрешать мертвых, вдруг объявляет себя недостойным исцелить больную девушку и уступает лишь принуждению епископов . Принцип уничижения, конечно, аскетический принцип. Но качество его, религиозное сознание его иное, чем в аскезе трудовой и героической.

Самоуничижение одной стороной своей сближается с аскезой, т. е. с самопреодолением (закон нищеты проистекает из обоих источников); но само по себе оно есть нечто большее, чем аскетическое средство: непосредственное выражение религиозного опыта, у Мартина – сопереживания Христа. Потому-то оно стоит у него в теснейшей связи с любовью, проистекающей из того же откровения Христа. "На устах его один Христос, в сердце его одна любовь, один мир, одно милосердие" . Мартин молится за своих оскорбителей . Он выкупает пленных . Он просит у комита , императора , освобождения узников, прощения опальных. Он не может примириться с тем, что пролилась кровь еретиков, и порывает общение со всем виновным в этом грехе епископатом . Любовь Мартина находит выражение в жестах, которые могут быть названы этически гениальными. Все мы помним, как он, еще будучи воином и оглашенным, одевает нищего оторванной половиной своего плаща. На восемь столетий упреждая христолюбца Франциска, Мартин целует прокаженного – акт, в котором мы вправе видеть как выражение любви, так и аскезы унижения.

Любовь его изливается и на животных, с чуткостью, необычной для западного христианина IV столетия. Если бл. Августин с любопытством наблюдает погоню собаки за зайцем , то Мартин в аналогичном случае спасает преследуемое животное . Сульпиций с удивлением останавливается перед зрелищем этой неоскудевающей любви, редкой, "в наш холодный век, когда она хладеет даже в святых мужах" . Даже умирающий, Мартин колеблется между любовью к покидаемым братьям и желанием соединиться со Христом .

Быть может, здесь всего уместнее упомянуть о неожиданных чертах юмора в строгом облике Мартина. Ни в стоическом бесстрастии, ни в юродстве смирения они не находят объяснения, но легче всего уясняются, как выражение любви к тварям (подобно юмору Франциска). Замечательно, что немногочисленные примеры "духовного остроумия" Мартина, приводимые Севером , обращены к природе и животным. Таково сравнение остриженной овцы с христианином, отдавшим одну рубашку.

Впрочем, и любовь сближается Сульпицием с аскезой. Любовь Мартина только сострадание, никогда – сорадование: следовательно, она исполняет его скорбью: "чьим горем не болел он? чьим соблазном не уязвлялся? Чья гибель не заставляла его стенать?" И, перечисляя права Мартина на "бескровное мученичество", Север, вслед за "голодом, бдениями, наготой, постами, поношениями завистников, преследованиями злых", непосредственно приводит "заботу о немощных, беспокойство за подвергающихся опасностям" . Так господствующая идея аскезы стремится подчинить себе все проявления духовной жизни, первоначально от нее независимые. Аскеза, равнозначащая мученичеству, как источник святости и мощи (virtus) – такова первая и последняя идея Северова жития св. Мартина.

На этом принципе Сульпиций строит целую социальную философию, антикультурную и разрушительную в своих выводах. Принцип аскетического уничижения, "истощания" перерастает форму личной добродетели (смирения) и делается мерилом для суда над миром. Это потому, что в основе его у Сульпиция лежит не опыт собственной моральной нищеты, ("блаженны нищие духом"), а созерцание нищего, истощившего себя Христа. В свете уничижения Христова истлевают все культурные ценности.

Мартин – сын воина, не получивший никакого образования . Это не мешает прелести его бесед и глубокому проникновению в смысл св. Писания . Все остальное в науке для Севера – утонченного ритора – вредный вздор. С обычным тщеславием обращенных литераторов , он старается извинить свой будто бы "необработанный слог" . Но к чему все это? "Царство Божие не в красноречии, а в вере... Долг человека искать вечной жизни, а не вечной памяти" . "Какую пользу получило потомство, читая о битвах Гектора или о философии Сократа? Когда не только подражать им глупость, но безумие не нападать на них самым жестоким образом" .

Эти выпады против античной культуры в устах Севера не новы; они общи у него с бл. Августином, Иеронимом, почти всеми его современниками. Оригинальна для Севера суровость в отвержении социальных форм жизни. Он ненавидит деньги даже тогда, когда они употреблены на доброе дело. Один святой пресвитер из Киренаики отказывается взять десять солидов, дар для своей бедной церкви, с таким обоснованием: "Церковь не строится золотом, но разрушается им" . Так и Мартин бросает дары, полученные им от императора, – "как всегда, на страже своей бедности" . Впрочем, мы видим Мартина, принимающим денежные суммы, – но для выкупа пленных, – и расточающим их на эту благую цель прежде, чем тяжелое бремя золота достигло монастырского порога . В монастыре Мартина нет места никаким искусствам или ремеслам, кроме письма; да и тем занимаются малолетние .

Служба государству "бесполезна" . Мартин считает несовместимой воинскую службу со званием христианина и бросает ее перед битвой. "Christi ego miles sum: pugnare mihi non licet" . Не раз отмечался своеобразный республиканизм Севера, вернее, ненависть к царской власти, сказавшаяся в его Хронике . Достаточно суров он к государям и в своей агиографии Мартина . Юлиан называется тираном без упоминания о его язычестве: при этом отношение его к Мартину, в изображении Севера, далеко от жестокости . Валентиниан изображен суровым гордецом, не допускающим к себе святого: огонь, охвативший его трон по силе Мартина, научает его уважать чудотворца . Максим, характеристика которого странно двоится, необычайно искательный перед Мартином, встречает с его стороны открытое неуважение. "Не взирая на многократные приглашения, Мартин уклонялся от его пиров, говоря, что не может быть участником трапезы того, кто лишил одного императора царства, другого жизни" . Но если этот урок можно объяснить принципом лояльности, то следующий говорит о невысокой оценке царской власти, как таковой. Мартин, удостоивший, наконец, своим присутствием царский пир и получивший из рук Максима первый кубок, передает его после себя не императору, а пресвитеру, говоря, что "недостойно было бы для него предпочесть самого царя пресвитеру" . Императрица, жена Максима, не знает, как сильнее унизиться перед Мартином. Она прислуживает ему за столом и, распростершись на земле, "не может оторваться от его ног" . Не смирение ее, а унижение перед Мартином приковывает внимание автора, который вводит в свое повествование и других правителей – префектов и комитов – в тех же двух положениях: личного унижения или наказанного тиранства. Мартин отказывается пригласить на пир префекта Винценция, несмотря на приводимый последним пример Амвросия Миланского: этот поступок мотивируется нежеланием поощрять тщеславие вельможи . Комит Авициан – это "зверь, питающийся человеческой кровью и смертью несчастных... Мартин видел у него за спиной демона огромной величины". Но, укрощенный Мартином, тиран, по крайней мере в Type, безвреден .

Сульпиций не находит достаточно резких слов, чтобы заклеймить, с одной стороны, преступное вмешательство государства в дела Церкви , с другой – раболепство развращенного епископата перед государем . Один Мартин "почти исключительный пример того, как лести царской не уступила святительская твердость" . Даже тогда, когда Мартин печалуется перед императором за осужденных, "он скорее повелевает, нежели просит" . Смиренный перед всеми, сносящий обиды клириков, умывающий ноги гостям , Мартин становится необычайно суров и властен в обращении с представителями государства. Чтобы посрамить их гордость, он забывает о собственном смирении. А между тем в основе, как личной кротости, так и общественной непримиримости, один и тот же религиозный опыт: образ уничиженного Иисуса .

Этот евангельский образ, оживший в Мартине, требует от него и дальнейшего отрыва от исторического даже церковного быта. Мартин (или Север) не для того восстает против вмешательства государства в дела Церкви, чтобы бороться за церковную теократию. К церковной иерархии они проявляют большую холодность. Мы видели, как низко ценил Мартин свою собственную епископскую власть . Известно, что он, как и Север, живет в открытой вражде с галльскими епископами . При избрании своем Мартин встретил оппозицию именно со стороны епископата . Да и впоследствии у него, по словам Севера, не было врагов, кроме епископов . Они готовы были, по словам Севера, добиться от императора смертного приговора для Мартина, как виновного в соучастии с еретиками (присциллианистами) .Святой уклоняется от общения с епископами Галлии , за исключением двух, ему преданных, не посещает соборов и считает, что "в его время едва ли не один Павлин исполняет евангельские заповеди" . Сульпиций также много повествует о преследованиях против него лично одного епископа (единственного бывшего ранее благосклонным) . Даже упоминая о борьбе Мартина с арианством в Иллирии, он делает ответственными за ересь иерархов и в рассказах о Востоке находит место упрекнуть Александрийского епископа в жестокости к монахам .

Итак, ни государство, ни культура, ни церковная иерархия не пользуются уважением в глазах Мартина и Сульпиция. То анахорет, то бродячий миссионер , Мартин не дает опутать себя никакими социальными узами. Непокорный никому, он не требует и от других повиновения. Не только епископ без власти, но и аббат без авторитета, он терпит самые возмутительные оскорбления и распущенность своего ученика Бриция: "если Христос терпел Иуду, почему мне не терпеть Бриция?"

Является ли послушание необходимой добродетелью монаха? Из Сульпиция это неясно. Он много рассказывает о суровости послушания у египетских отшельников . "Высшее право для них жить под властью аввы, ничего не делать по собственному усмотрению". "Первая их добродетель – повиноваться чужой власти" . Но в пустыне живут и анахореты, бегающие людей, их посещают ангелы , это высший подвиг. Сравнительно с ними жизнь в киновии жалкий удел . О послушании Мартина мы ничего не слышим. После краткой аскетической школы св. Илария, он ведет жизнь анахорета. Даже будучи аббатом, он сохраняет быт отшельника и, по-видимому, не делает никакого употребления из своей власти.

Пренебрежение св. Мартина ко всякой правовой санкции, ко всякой организационной форме становится окончательно понятным, когда мы вспомним, что Мартин и его круг живут чрезвычайно обостренным эсхатологическим сознанием. Мир кончается. "Нет сомнения, что антихрист... уже родился, уже дорос до отроческих лет" .Диавол знает, чем искушать Мартина, принимая образ пришедшего в мир, чтобы судить его, Христа . Так образ Христа уничиженного сливается с Христом Страшного Суда, и на двойном огне Евангелия и апокалиптики испепеляется мир человеческой, даже церковной культуры .

Суровое отвержение культуры, являясь истечением аскезы мироотречения, аскезы "гумилиативной", не представляется несовместимым с героическим, – скажем точнее: "агонистическим" – идеалом аскезы. Мартин – герой, победивший в себе все человеческое, может гнушаться царями земными, попирать все относительные ценности социальной жизни. Но, возвращаясь к этому "агонистическому" образу, признаемся в своем бессилии: нам не удалось примирить его с другим Мартином, смиренным учеником евангельского Иисуса. И в этой неудаче нашей мы не можем не винить биографа.

Сульпицию не удалось начертать своего портрета – который хочет быть иконой – без глубоких внутренних противоречий. Как согласовать бесстрастность и ясную невозмутимость аскета с мучительной болью любви, с образом страдающего Христа? Мартин, "которого никто не видел взволнованным или печальным", всегда болеет за других, бесстрастный стонет. Воскреситель мертвых, повелитель бесов и стихий, насыщенный силой, струящейся из него, колеблется исцелить больную "по недостоинству". Что значит "важность и достоинство речей" в епископе, позволяющем оскорблять себя всем и в самой внешности являющем юродство? Его лицо, сияющее "небесной радостью" и имеющее в себе что-то "сверхчеловеческое", кажется епископам "жалким". Да и диавол, искушавший Мартина в образе царственного Христа, напрасно предстал ему sereno ore, laeta facie: не таким знал Мартин Христа. За всеми этими внешними промахами агиографа вскрывается одно основное противоречие: противоречие между идеалом стоического мудреца и образом страдающего Христа.

Я знаю, как опасно констатировать противоречия в сфере религиозной жизни. Противоречивое по человечеству оказывается антиномически-объединенным в целостной, но трансцендентной истине. В христианской святости находит себе место и светлый, мудрый старец и жалкий в глазах мира юродивый. Но как соединимы они в одном лице, в опыте одной человеческой жизни? Если они соединимы, то необычайно трудна задача биографа, который должен показать за проявлениями духовных сил их целостный исток: в единстве освящающейся личности.

Признаемся, что это не удалось Северу. Для всякой интерпретации есть границы, за которыми начинается долг критика.

Мы привыкли к тому, что агиограф оказывается ниже своего задания по немощи литературных средств. Слишком часто писатель, бессильный жизненно отобразить явление необычайной духовной силы, прибегает к условным образам, общим местам, литературным заимствованиям. Сульпиций Север показывает, что и большой талант несет с собою опасности: искажения жизни литературной формой.

Ритор Север весь пропитан традициями блестящей, но упадочной школы, – он и не думает бороться с нею. Талант нервный, насильственный, он работает исключительно с помощью художественных "фигур", среди которых гипербола – мы могли не раз убедиться в этом – является излюбленной. Он готов всегда пожертвовать строгой мерой ради пуэнты, красоте – истиной. Он никогда не бывает скучен, всегда держит читателя в напряжении, волнует его, – но в этом волнении слишком много остроты, я бы сказал – пряности.

Ритор – декадент, поставленный судьбой рядом со святым, по-своему преданный ему, он не сумел смирить себя, свой талант до чистой объективности. Вместо сбора колосьев на богатой духовной ниве, в поте лица, в страде нелегкой жатвы, он увлекся срыванием васильков и маков, сплетая венки в честь св. Мартина – стремясь украсить прекрасное. И тут его богатство обратилось в скудость. Сульпиций неизбежно стилизует Мартина. Но у него есть две темы стилизации. Отсюда раздвоение образа.

Прежде всего, он хочет нарисовать аскета в египетском стиле. Материалом служит для него житие св. Антония и те обильные рассказы паломников, – быть может, еще не облекшиеся в литературную форму , образцом которых служит весь первый диалог – "Постумиан". Он поставил себе, как мы видели, определенную цель: показать, что Мартин не уступает никому из восточных святых. Естественно, он и берет краски из жития Антония. Мы могли констатировать влияние этого памятника в портрете стоического героя. Идеал "??????? ", намеченный в Vita Antoni, окрашивает аскетику Евагрия, Лавсаик Палладия, – словом, все "оригенистское" течение раннего египетского монашества. В этом первом портрете св. Мартина мы находим обилие риторики, и очень мало конкретных черт. Сульпиций не много умеет рассказать о героической аскезе Мартина – и почти ничего, в этой связи, о его духовной жизни. Думается, мы не ошибемся, если отнесем многое в этом портрете на счет стилистических образцов автора. Поставленные в необходимость выбирать между двумя образами св. Мартина, мы без колебания жертвуем образом агонистического аскета.

Мартин – смиренный и нищий ученик Христов не имеет никаких литературных образцов. Это явление столь яркой религиозной гениальности, которое само в себе носит печать подлинности. Значит ли это, что второй портрет Мартина во всем безупречен?

Мы имели не раз случай наблюдать совпадение между аскетическими тенденциями св. Мартина и общественными взглядами самого Севера. Это совпадение было бы вполне естественным, если бы Север был учеником св. Мартина – только его учеником. Но его жизнь протекает вдали от Мартина, он принадлежит совсем иной среде. Богатый землевладелец, удалившийся в свою виллу, литератор, загоревшийся модным тогда аскетическим движением, он мог найти в турском святом воплощение своих идеалов. Мы слишком мало знаем жизнь Сульпиция, чтобы оценить это сложное взаимоотношение: между святым и его поклонником. Но все же должны остерегаться целиком отнести на счет св. Мартина весь социально-политический радикализм Сульпиция. Аскетическому радикализму последнего не хватает одной добродетели – смирения. Это проводит резкую грань между смиренным, почти юродивым апостолом любви и неумолимым врагом епископов и императоров. Возможно, вероятно даже, что и св. Мартин живет в неприятии современного ему общественного и иерархического мира. Но характер этого неприятия едва ли совпадает с будирующими настроениями его биографа. Большего сказать не можем. Здесь мы обязываемся к критическому воздержанию. Одно ясно: этот Мартин не мог быть создан Севером, он не от литературы, в нем мы должны признать одно из величайших проявлений христианской духовности, хотя между ним и нами стоит, как всегда в истории, не слишком прозрачное, или не всегда бесцветное, стекло.

Восточная Церковь не многое помнит о Мартине, но это немногое говорит о "Мартине милостивом", апостоле любви. Воин Мартин, одевающий нищего своим плащем, едва ли не единственная значительная черта его биографии, сохраненная в славянском Прологе .

Западному средневековью пришлось по иному обеднить образ Мартина, чтобы спасти его цельность. Я говорю не о житии святого, сохраненном в целости рукописной традицией, а о влиянии живого образа, насколько мы можем наблюдать его в традиции святости по памятникам меровингской агиографии. Ближайшие поколения были увлечены египетским идеалом героического бесстрастия и пожертвовали непонятным и даже соблазнительным для них образом страдающего Христа. От социального отрицания Севера они сохранили надолго враждебность к государственной власти, но восполнили ее чуждой аскетам IV в. высокой оценкой культуры. Только XII век воскрешает для себя образ униженного и страдающего Иисуса, и только великий Франциск в юродстве любви и браке с "госпожой Бедностью" повторяет подвиг св. Мартина.

Г.П. Федотов
Lecoy de la Marche, Vie de Saint Martin, Tours, 1895, p. 378.
см. его Vitae patrum, а также жития галльских святых, изданные в Mon. Germ., Scriptores Rerum Merovingicarum.
E.-Ch. Babut. Saint Martin de Tours. Paris, s. a., 1912.
Vita Martini, Epistolae et Dialogi, ed. Halm. CSEL vol. I (Vindob. 1866).
год смерти св. Мартина, как и вся его хронология очень шатки. Последняя работа H. Delehaye дает для его жизни следующие рамки: род. ок. 315, ум. 397.
таковы были Галл и Евхерий, известные из диалогов Севера, и Виктор, упоминаемый в переписке св. Павлина. Paulini Noiani. Epist. XXIII ed. Hartel.
plerosque ex eis postea episcopos vidimus. Quae enim esset civitas aut ecclesia, quae non sibi de Martini monasterio cuperet sacerdotem ? V.M. c. 10.
Babut. o. c. p. 166.
"St. Martin et Sulpice Severe". Analecta Bollandiana. t. XXXVIII, Bruxelles 1920.
Н. Strathmann. Geschichte der fruhchristlichen Askese. I. 1914.
Pourrat. La spiritualite chretienne. I. Des origines de 1"Eglise au Moyen Age. Paris 1918.
Hauck. Kirchengeschichte Deutschlands I, p. 49-61.
Apostolica auctoritas V. M. 20,1; consertus apostolis et profetis Ep. II, 8; meritoque hunc iste Sulpitius apostolis conparat et prophetis, quem per omnia illis esse consimilem D II 5, 2.
in illo iustorum grege nulli secundus Ep. II, 8 ; nullius umquam cum illius viri meritis profiteor conferendam esse virtutem D I 24, 2.
ut... potens et vere apostolicus haberetur V. M. 7, 7; imperat... potenti verbo (птицам) – eo... circa aves usus imperio, quo daemones fugare consueverat. Ep. III, 8; nес labore victum, nес morte vincendum Ep. III, 14. Ср. видение Мартина Северу: vultu igneo, stellantibus oculis, crine purpureo Ep. II, 3.
D I 25, 3; D II 5, 7; D II 12, 11.
D II 13.
sarcina molesta me... ducit in tartara. Spes tamen superest, illa sola, illa postrema ut quid per nos obtinere non possumus, saltim pro nobis orante Martino mereamur. Ep. II, 18.
D I 26, 5-6.
D I 20. Ср. рассказ о недостойном иноке Анатолии V.M. с. 23,3: signis quibusdam plerosque coartabat; об испанском лже-Христе (multis signis), ib. 24, 1.
D I 21.
Вabut, о. с. р. 83 n. 1.
Athanasius Alex. Vita sancti Antoni, c. 53.
и некоторые чудеса Мартина совершаются по молитве: imminens periculum oratione repulit с. 6, 6; cum aliquandiu orationi incubuisset (при воскрешении мертвого); aliquantisper oravit (над мертвым V. M. с. 8, 2) Cf. с. 14, 4; с. 16, 7: familiaria arma с. 22, 1: D. II, 4: nota praesidia, D II 5, nota subsidia D III 8, 7; D III 14, 4. Чудеса, совершаемые без молитвы: V. М. с. 12, 13, 14, 1-2, с. 15, с. 17, 18, 19. Ep. III, 8; D II, 2, 3; D II, 8, 7-9; D II, 9, 1-3; D III 3, 3; D III 8, 2, Virtus III 9, 3; D III 10.

Жизнеописание

Святитель Мартин родился в начале IV в. в Паннонии. С ранней юности, почти с детства он мечтал о монашестве, имея перед собой героический пример для подражания в лице преподобного Антония Великого . Однако Мартин рос в нехристианской семье, и отец настоял на его военной карьере. Именно тогда святой и попал в Галлию , где нес свою службу в качестве офицера. Еще будучи военачальником, однажды зимой он разорвал свой плащ и отдал его половину совершенно раздетому человеку. Благочестивая традиция отождествляет этого нищего со Христом .

Когда представилась возможность оставить армию, Мартин удалился в пустынь Лигуже (Ligugé), что вблизи Пуатье, где вскоре вокруг него возник небольшой монастырь, ставший, по слову автора жития, рассадником монашеского делания в Галлии. Важно отметить, что Мартин распространял на Западе традиции восточного, египетского монашества, во всем следуя преподобному Антонию.

Вскоре обманом (для того чтобы помолиться об одной больной) святой был вызван в город Тур и провозглашен епископом. Сам он до этого избегал рукоположения даже в диаконы, предпочтя более скромную должность заклинателя - чтеца особых молитв над бесноватыми. Мартину были присущи редкостная доброта и заботливость. В сочетании с мужественным и величавым обликом бывшего военного это особенно располагало к нему людей. Мартин постоянно заботился о больных, нищих, голодных, получив за это прозвание Милостивого. Вместе с тем святой не оставил мечты о монашестве.

Заняв святительскую кафедру в Туре, Мартин почти одновременно основал обитель в Мармутье (Marmoutier), где были установлены обычные для восточного монашества правила: общность имущества, безусловное послушание, стремление к безмолвию, единократное вкушение пищи в течение дня, грубая и простая одежда. Особое внимание в своем монастыре, где он сам часто уединялся для молитвы, святитель Мартин уделял молитвенному подвигу и изучению Священного Писания . Из Мармутье вышло немало епископов , потрудившихся в деле распространения христианского просвещения среди кельтов -язычников . О размахе деятельности св. Мартина говорит то, что на его похороны в 397 году собралось около 2 тысяч монахов (в то время как в самом Мармутье число братии не превышало 80 человек).

Церковь в Канде, где почил св. Мартин Святитель Мартин почил о Господе во время молитвы в Канде (Candes), в храме, расположенном по-над местом слияния рек Вьенны (Vienne) и Луары (Loire). Местные жители хотели похоронить его у себя, однако жители Тура похитили тело, выставив окно храма, и отправились с ним восвояси вверх по течению на лодках. По местному преданию, несмотря на осеннюю пору, по пути их следования расцветали цветы и пели птицы.

Восточные традиции были органичны для тогдашней Галлии: ведь христианское просвещение она приняла от Иринея Лионского, бывшего учеником Поликарпа Смирнского, который, в свою очередь, был непосредственно связан с апостолом Иоанном Богословом , главой Малоазийской церкви.

Ни один святой не пользовался такой посмертной славой на христианском Западе, как Мартин Турский. Никто из древних мучеников не может в этом отношении сравниться с ним. О почитании его свидетельствуют тысячи храмов и поселений, носящих его имя. Для средневековой Франции (и для Германии) он был святым национальным. Его базилика в Type была величайшим религиозным центром меровингской и каролингской Франции, его мантия (сарра) - государственной святыней франкских королей. Еще более значительно то, что житие его, составленное современником, Сульпицием Севером, послужило образцом для всей агиографической литературы Запада. Первое житие западного подвижника - оно вдохновило на аскетический подвиг множество поколений христиан. Оно было для них, после Евангелия , а может быть, и раньше Евангелия, первой духовной пищей, важнейшей школой аскезы . Почти в каждом святом меровингской эпохи, которую Мабильон называет «золотым веком агиографии », мы узнаем фамильные черты детей Турского отца. Перед этим влиянием на ряд столетий - во всяком случае, до «Каролингского Возрождения» - бледнеют и полу-восточная школа Иоанна Кассиана и родственные ему традиции Лерина и Бенедикта Нурсийского. Все три последние подвижнические школы построены на началах духовной «рассудительности», умеряющей крайности аскезы во имя деятельного, братского общежития. Школа св. Мартина резко отличается от них героическою суровостью аскезы, ставящей выше всего идеал уединенного подвига. Аскетическая идея в век Григория Турского (VI в.) выражена с величайшей силой и величайшей односторонностью. И поиски истоков этой идеи неизменно возвращают нас к Турскому подвижнику IV столетия.

Монастырь в Лигуже существует по сей день.

Покровительство

Святой Мартин Турский считается одним из пяти католических покровителей Франции :

• Святой Ремигий Реймский
• Святой Мартин Турский

В поп-культуре

• Образ Святого Мартина имеет большое значние в фильме Пола Верхувена «Плоть и кровь », действие которого происходит в средневековье.

Мартин Турский (ок. 315-397). Христианский святой, родился в Паннонии (в настоящее время Венгрия); он стал епископом Тура ок. 370 года. Он был проповедником, основателем первых монастырей во Франции и разрушителем языческих капищ. Его влияние испытала вся Западная Европа, и много, церквей было посвящено ему во Франции и Англии. Одет Мартин либо как епископ, либо как римский воин, носящий плащ, который он намеревается рассечь своим мечом. B любом случае рядом с ним может быть хромой нищий (см. 2, ниже). ГУСЬ у его ног может намекать непосредственно на время года, когда празднуется его день (11 ноября [по православному календарю Св.Мартин Милостивый поминается 12. октября. - А.М.]), которое, как считается, совпадает со временем миграции гусей (или временем, когда их режут и едят). Повествовательные циклы особенно часто встречаются во французских соборах XIII-XIV веков. Отдельные сцены широко распространены в ренессансном искусстве Северной: Европы.

1. Посвящение Св. Мартина в рыцари. Он получает свой меч от императора Констанция, сына Константина Великого [автор называет императора Констанцием II, что является -ошибкой: у Константина Великого было три сына - Константин 11, Констанс и Констанций; в данном случае речь должна идти o последнем.- А.М.], а щит - от адъютанта, другой прилаживает ему шпоры.

2. Милосердие Св. Мартина; Мартин, отрезающий часть своего плаща. После вступления в римскую армию Мартин нес; свою службу в Галлии. Однажды он повстречал нищего, дрожавшего от зимней стужи. Мартин отрезал половину своего paludamentum (или военного плаща) и отдал её бедняку. В ту ночь ему приснилось, что Христос пришел к нему обернувшимся в тот кусок, который Мартин отдал. Святой обычно на коней изображается в тот момент, когда разрезает свой плащ мечом или накидывает часть его на плечи нищего, который стоит перед ним на коленях. Изображается также видение ему во сне Христа.

3. Св. Мартин отрекается от своего оружия. Мартин, попросивший о своем увольнении из армии, как это принято среди многих христианских пацифистов, был обвинен в трусости, поскольку битва была неизбежна. Но в начавшемся бою он смело выступил вперед, неся один лишь крест, и пораженные враги взмолились тогда о мире. Он изображается стоящим перед вражескими войнами с крестом в руке, тем временем его командир с изумлением смотрит на происходящее.

4. Месса Св. Мартина. Однажды Мартин служил мессу в мало подходящей для этого блузе, отдав свою ризу нищему, которого встретил по пути в церковь. За алтарем огненный шар - символ его горячего милосердия - спустился на его голову, а ангелы покрыли его руки "золотыми рукавами, полными драгоценных камней".

(IV век) родился в Венгрии, которая во время правления Константина Великого называлась Паннонией. ещё в детстве Мартин был обращен в христианство и убежал в монастырь, но его отец, бывший военным трибуном, настаивал на том, чтобы его сын стал солдатом. Мартин вступил в императорскую конницу и был направлен во Францию. Однажды в Амьене холодным зимним днем Мартину случилось повстречать нищего, который пытался спастись от холода, обмотавшись какими-то тряпками. Мартин снял свой плащ и, разрезав его мечом надвое, отдал половину его нищему. В ту ночь ему в видении явился Христос и сказал: «Сделай для меня то же, что ты сделал для этого бедного человека». И тогда Мартин решил посвятить всю свою жизнь религии и попросил освобождения от военной службы. Когда император обвинил Мартина в трусости перед врагом, Мартин сказал, что он с радостью встретил бы врага, вооружившись лишь одним крестом. Прежде чем император смог проверить мужество Мартина, были получены сведения, что враг просит о примирении. Считается, что именно вера Св. Мартина заставила вражескую армию отступить. Мартину разрешили покинуть армию, и он начал жизнь в уединении, сначала на острове в Тирренском море, а затем близ города Пуатье, Франция, где он основал монастырь Лигюже, который считается первым монастырем во Франции. В Лигюже он узнал, что жители Тура назначили его своим епископом. Согласно легенде, к скиту Св. Мартина привел людей гусь, и Св. Мартин был вынужден приступить к новым обязанностям. Согласно другой легенде, чтобы заставить Св. Мартина покинуть скит, один из жителей Тура сказал ему, что его умирающая жена просит Св. Мартина прийти и причастить ее. Мартин поспешил в город, где по настоянию народа был возведен в сан епископа. Он оставался епископом Тура в течение тридцати лет.

В живописи эпохи Возрождения его часто изображали в епископском одеянии, иногда с гусем. На других картинах Св. Мартин, облаченный в воинские доспехи и сидящий верхом на коне, разрезает мечом свой плащ, дабы укрыть нищего.

Куда, в то время как он был еще ребенком, отец его, по обстоятельствам службы, должен был переселиться. Еще в самом раннем возрасте, святой своею кротостью, милосердием и чистотою душевною благоугодил Богу, являя в себе признаки призвания свыше. В то время христианская вера повсюду быстро и открыто распространялась в пределах Римской империи, и Мартин, познакомившись с верующими, услыхал от них истины веры Христовой и стал всею душою стремиться к ней, постигая истину своим чистым, неиспорченным сердцем. Воспламененный любовью к добродетелям и святой жизни христиан, отрок, на десятом году жизни, против желания своих родителей, сделался оглашенным. Он не обучался наукам, довольствуясь лишь одним учением Христовым. Будучи двенадцати лет, он возымел благочестивое желание сделаться отшельником, подражая уединенной подвижнической жизни святого Антония. Но Бог судил иначе, дабы тем очевиднее явлено было его благочестие еще до просвещения в купели крещения. Отец Мартина был крайне недоволен дружественными отношениями своего сына с христианами и его благочестивыми наклонностями, тем более что, охваченный честолюбивыми стремлениями, он желал сделать из этого сильного и деятельного мальчика видного воина, который бы прославил его имя на полях битвы. И вот, когда Мартин достиг пятнадцатилетнего возраста, согласно с императорским указом, по которому сыновья ветеранов должны были поступать в войско, отец схватил его, заключил в цепи и силою принудил принять военную присягу. Как сын трибуна и как видный и крепкий юноша, Мартин сделался конным офицером и приобрел большую доверенность со стороны начальников.

Новое видное положение Мартина не изменило его смиренного и благочестивого образа жизни. Его средства давали ему возможность иметь при себе двух и более служителей из солдат; но он довольствовался только одним, к которому относился не как к рабу, а как к другу и брату, и более сам служил ему, нежели принимал от него услуги. Сослуживцам своим он оказывал великую любовь и возбуждал в них к себе не только искреннее расположение, но и почтительное удивление своею строго-благонравною жизнью среди постоянных примеров соблазна. Даже будучи солдатом, Мартин всецело отдавался делам милосердия христианского. Оставляя у себя из своего жалованья лишь столько, сколько требовалось для пропитания, и во всем себе отказывая, он на остальные средства помогал несчастным, одевал нагих, кормил бедных и творил другие дела милости.

Службу свою Мартин нес в Галлии . Вместе с войском ему пришлось стоять на зимних квартирах в Амьене . Зима была чрезвычайно сурова, и Мартин, всегда отличавшийся милосердием, тем более щедро уделял в это время из своего имения для прокормления и содержания бедных. Однажды, проходя через ворота города, он встретил полуобнаженного нищего, почти совсем закоченевшего от жестокой стужи. Мимо проходившие не обращали на него никакого внимания и оставляли без всякой помощи, вероятно потому, что и сами нуждались и не имели ничего лишнего. У Мартина также ничего не было; он не мог дать нищему никакой милостыни, ибо пред тем раздал все свои деньги. Но сердце его сжималось скорбью и состраданием при виде сего несчастного бедняка. Тогда Мартин, не раздумывая долго и желая лишь оказать несчастному скорейшую помощь, быстро снял с себя воинский пояс, скинул с себя плащ и, разделив его на две половины, одну отдал страдающему от холода бедняку, а сам закутался в остальную половину. Сей поступок видели некоторые из прохожих и стали смеяться над ним, при виде его странного одеяния. Но сердце милосердного воина исполнилось радости; он не пришел в смущение от насмешек, памятуя слова Божественного Спасителя: «был наг, и вы одели Меня... так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» ().

И Господь укрепил сию веру Мартина и утешил его за его великое милосердие небесным видением. Ночью, во время сна, Мартин увидел Господа Иисуса Христа, Который, явившись ему одетым частью плаща того, велел ему взглянуть, не та ли самая эта половина, которую он отдал нищему у ворот, Мартин стоял в благоговейном безмолвии; Христос же обратился от него к сонму предстоящих ангелов и громко сказал:

– Сим плащом одел Меня Мартин, хотя он еще только оглашенный.

Обрадованный столь дивным, утешительным видением, юноша проснулся. Это было спустя три года после поступления его в военную службу. После сего, Мартин не колебался далее, и немедленно принял святое крещение, имея восемнадцать лет от роду. После крещения он стал еще ревностнее стремиться оставить военную службу, которая была совершенно чужда его благочестивым наклонностям и не согласовалась с его заветным желанием уединенной, подвижнической жизни. Однако ему пришлось отказаться от немедленного исполнения своего желания. Его трибуну, бывшему христианином, крайне не хотелось расставаться с ним. Когда Мартин сообщил ему о своем намерении оставить воинскую службу и стать иноком, трибун обещал, что если он подождет до окончания своей службы, то и он также вместе с ним выйдет из службы и оставит мир. Мартин принужден был уступить желанию трибуна и еще в течение двух лет оставался в войске, принимая участие в трудных походах царя Констанция против диких алеманнов .

Во время этих походов, предпринятых для отражения непрестанных набегов многочисленных варваров на пограничные области Римской империи, начальство над частью войск, где служил и Мартин, было поручено царем двоюродному брату его Юлиану, назначенному кесарем . Отряд войск был недостаточно велик, и Юлиан, в поощрение своим войскам, решил раздать им подарки из добычи, захваченной у алеманнов. Чтобы сильнее воодушевить воинов в виду предстоявшей битвы, Юлиан повелел выкликать каждого воина по имени и сам лично раздавал им подарки. Когда вызван был Мартин, он выступил вперед и смело сказал своему военачальнику:

– Кесарь! Доселе я служил у тебя в коннице, но теперь позволь мне вступить на служение Богу. Пусть же твоим подарком воспользуется другой, кто будет продолжать твою службу! А я – воин Христов и посему не должен более сражаться за тебя.

– Ты – трус, Мартин, – с упреком отвечал разгневанный Юлиан. – Завтра состоится битва. И вот, страх битвы, а не страх Божий заставляет тебя уклоняться от службы.

Но Мартин смело продолжал:

– Если ты принимаешь мое отречение за трусость, а не за верность, то поставь меня завтра одного, без всякого оружия, в самом опасном месте битвы. Тогда ты увидишь, что без всякого оружия, с одним только именем Христа и знамением Его святого Креста, я безбоязненно буду наступать на ряды неприятеля.

– Пусть будет так, – сказал Юлиан, и приказал отдать Мартина до следующего дня под стражу.

Но на другой день алеманны, при виде прекрасно устроенного войска Юлиана, отправили к нему для мирных переговоров послов с предложением полной покорности. Мир был заключен. После сего, Мартин был освобожден от своей военной присяги и поспешил немедленно оставить войско. Он отправился к знаменитому святостью жизни и христианскою православною образованностью Иларию, епископу города Пуатье , чтобы отдать себя под духовное руководство сего святого мужа. Иларий принял юношу с сердечною любовью и, после непродолжительного испытания его характера, хотел посвятить его во диакона; но Мартин, по глубокому смирению своему, отказался от этого сана, и его можно было уговорить только принять более скромную, хотя и более тяжелую, должность заклинателя . Пробыв недолго в своей новой должности, Мартин стал беспокоиться при мысли, что родители его еще язычники, и, вследствие видения во сне, он, немного времени спустя, отправился на родину для обращения их ко Христу. Ему приходилось переправляться через Альпы , часто заблуждаться в бездорожных горных пустынях и подвергаться опасностям от разбойников. Однажды он попал им в руки. Один из разбойников поднял свой меч, чтобы отсечь Мартину голову, но его товарищ, сжалившись над юношей, остановил нападавшего. Мартин был связан и отдан под стражу разбойника, спасшего ему жизнь:

– Кто ты такой? – спросил разбойник.

– Я – христианин, – кротко отвечал юноша.

После сего между ними началась продолжительная беседа, во время коей Мартин произвел такое впечатление на разбойника, что тот устыдился своей злодейской, позорной жизни. Он тотчас же освободил Мартина и со слезами стал просить его молитвы за себя. После сего бывший разбойник стал вести благочестивую жизнь и впоследствии подвизался в иноческом образе в Галльском монастыре святого Мартина.

Вступив, наконец, в пределы Италии и продолжая далее путь свой, среди многих испытаний и трудностей, Мартин встретил крайне отвратительного и страшного по виду человека, который набросился на него со множеством любопытствующих вопросов, причем особенно старался добиться ответа на вопрос, куда он идет.

– Я намереваюсь идти, – отвечал Мартин, – куда призывает меня Господь.

– Хорошо, – с гневом сказал его совопросник, – но помни, что куда бы ты ни пошел и что бы ни предпринимал, я всегда буду твоим противником.

Эта встреча и беседа произвела на Мартина глубокое впечатление; однако он не устрашился, но лишь кротко и с твердым упованием на всеблагий Промысел Божий заметил:

– Господь со мною; я не боюсь того, что может человек сделать мне.

При сих словах собеседник мгновенно исчез. Тогда Мартину ясно стало, что то был исконный враг человеческий – диавол, принявший на себя образ человеческий.

Достигнув родного дома, Мартин застал родителей живыми. Отец его отнесся к нему весьма недружелюбно и остался непреклонным к его проповеди. Но мать его склонилась на его убеждения и была просвещена светом Евангелия, равно как и многие другие жители его родного города. Но успех Евангельской проповеди святого в Сабарии был непродолжителен. В то время, вследствие покровительства нечестивого царя Констанция арианам, ересь их распространилась по всей Паннонии, Мартин вооружился против сего злочестивого учения и за то подвергся преследованиям и, после телесных истязаний, изгнан был из города. Он отправился в Италию и, остановившись в Медиолане , построил там себе отшельническую келлию, но и отсюда, после всевозможных гонений и оскорблений, был изгнан арианским епископом Авксентием. Тогда святой решил сделаться отшельником на уединенном скалистом острове Галлинарии, откуда потом переселился на Капрарию , которая была совершенно безлюдной, так как была вся переполнена ядовитыми змеями. Там он жил в подвигах Богомыслия и молитвы с одним лишь сотоварищем, питаясь одними пустынными растениями. Промысел Божий чудесным образом охранял святого подвижника, и он не терпел от змей никакого вреда.

Услыхав, что его учитель, Иларий, изгнанный было арианами из Пуатье, получил позволение возвратиться, Мартин отправился к нему в Пуатье, и они, после пятилетней разлуки, с радостью обняли друг друга. Иларий снова убеждал его принять пресвитерский или, по меньшей мере, дьяконский сан, но Мартин упорно отказывался, желая до конца дней своих оставаться простым иноком. Иларий дозволил ему основать иноческую обитель и отвел для сего место недалеко от Пуатье, в деревне Локоциаг, или Лигуже . Около благочестивого юноши быстро собрались друзья и ученики, чтобы научиться от него совершенной иноческой жизни. Мартин всех с любовью принимал и служил для всех лучшим образцом подвижнической, Богоугодной жизни. Не получив почти никакого образования, он, тем не менее, силою благодати Христовой в нем обитавшей, умудряемый Богомыслием и подвигами добродетельной, иноческой жизни, вразумлял и наставлял на путь истинной христианской жизни и людей многознающих и глубоко просвещенных лиц, из коих некоторые, под его влияниям, отреклись от суетного мира, посвятив себя всецело служению Богу и пустынным подвигам. Обитель святого Мартина в короткое время процвела и прославилась, явившись первым монастырем в Галлии и сделавшись знаменитым рассадником в сей стране иночества.

В то время один из оглашенных, поступивший в монастырь святого Мартина для получения душеполезных наставлений в святой вере и благочестивой жизни, но еще не успевший принять крещение, внезапно заболел лихорадкою и умер. Преподобного в это время в обители не было. Возвратившись, он нашел одно бездыханное тело оглашенного среди плачущих братий. Преподобный выслал всех из келлии и, простершись в молитве, через два часа, по благодати Христовой воззвал умершего к жизни. Возвращенный к жизни немедленно принял святое крещение и после того жил Богоугодно еще долгое время. Впоследствии он рассказывал, что когда душа его разлучилась от тела, то он был поставлен пред некоторым грозным Судией, который произнес над ним обвинительный приговор; но два ангела сказали Судье, что он – тот, за которого молится Мартин, после чего Судия повелел возвратить его к Мартину.

С того времени о Мартине разнеслась слава, как о святом и дивном апостольском муже, облеченном силою свыше.

Привлекая к себе многочисленных учеников из лиц различного звания и состояния и влияя на них примером своей добродетельной и строго подвижнической жизни, святой Мартин имел на них большое влияние и своим учением. Он сам ясно видел истину Христову и твердо был убежден в ней, и с тою же ясностью, живостью, простотою и убедительностью умел сообщать и разъяснять ее верующим и неверующим. Он любил поучать притчами, которые производили сильное впечатление на слушателей.

Видя великие подвиги святого Мартина и не терпя его святой, Богоугодной жизни, исконный враг рода человеческого – диавол воздвиг на него злокозненную брань, являясь ему и всячески искушая его. Но хотя святой постоянно видел вокруг себя демонов и самого князя бесовского, однако никогда не обнаруживал ни малейшего страха пред ними. Он даже открыто вызывал диавола на борьбу.

– Если ты имеешь какую-либо долю во мне, – говорил он, – то покажи это на деле.

Тогда сатана попытался обмануть и прельстить святого принятием вида ангела светлого, ибо, как говорит Апостол, иногда и «сам сатана принимает вид Ангела света» (). И вот в один день, он предстал Мартину во время молитвы, предшествуемый и окруженный пурпуровым светом, облаченный в царскую одежду, украшенный короною из жемчуга и золота, в сандалиях, покрытых золотом, с веселым и радостным лицом. При виде сего необыкновенного, дивного явления, Мартин пришел сначала в сильное смущение, и оба они долго хранили молчание. Наконец диавол сказал:

– Узнаешь ли, Мартин, кого ты ныне видишь? Я – Христос. Прежде, нежели снова явиться для своего второго пришествия, я восхотел открыться тебе.

Святой помедлил и не дал никакого ответа.

– Почему же сомневаешься веровать в видение? – сказал лукавый. – Я – Христос.

Тогда Мартин, по внушению Духа Святого, познал, что это – диавол, и сказал:

– Господь мой Иисус Христос не обещал, что Он явится в пурпуре и блистательной короне. Я не хочу верить, что вижу возвращение Христа, пока Он не придет в том же самом виде, в каком Он пострадал и прежде всего – не покажет видимо тех ран, которые Он претерпел на кресте.

Тогда диавол исчез, как дым, и наполнил келлию таким страшным смрадом, что не оставалось никакого сомнения, что то был диавол.

Но, вместе с сими обольстительными видениями, святому были и утешительные и благодатные явления ангелов и святых Божиих из загробного мира; так, ему неоднократно являлись святые апостолы Петр и Павел и утешали его Боговдохновенною беседою. благодать Божия явно почивала на святом Мартине, являя свое сопребывание с ним видимо, воочию всех его учеников, особенно при умилительном совершении им Божественной службы и в то время, когда он благословлял народ. Так, однажды они видели, что когда он поднимал свою правую руку для благословения, от нее исходил какой-то необыкновенный блеск. В другое время они видели, как вокруг его чела явилось сияние.

«Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (). Так о святом Мартине всем становилось ясным, что Бог предъизбрал его не для безмолвных лишь подвигов в уединении и тишине монастырской келлии, но для того, чтобы поставить его высоко на свещнице Церкви, дабы он своими благодатными дарованиями, добрыми делами и святою жизнью осиявал верующих, как пастырь многочисленного стада Христова. Великая и все более возраставшая слава его делала несомненным, что народ какой-нибудь церкви рано или поздно обратится к нему с призывом в сан епископа. И вот, когда епископская кафедра в городе Туре сделалась свободною, народ пожелал иметь своим святителем святого Мартина. Но в то же время все знали глубокое смирение Мартина, которое раньше побуждало его настойчиво отказываться от принятия пресвитерского или даже диаконского сана. Тогда решили прибегнуть к хитрости и силе. Один гражданин, по имени Руриций, пришел к святому в его монастырь и, припавши к его ногам, просил прийти и помолиться за его больную жену. Святой пошел; но тут его окружил многочисленный народ и силою привел в город и хором и провозгласил его епископом.

Возведенный на святительскую кафедру, святой Мартин нисколько не переменился, по-прежнему был для всех образцом глубокого смирения, довольствовался простою одеждою и самою скудною пищею и большую часть времени посвящал иноческим подвигам, удаляясь от мира и стремясь к безмолвию. Недалеко от города он избрал себе дикое, уединенное место для своих иноческих подвигов; место это было закрыто скалами и с одной стороны рекой Луарой, и. доступ к нему возможен был только по одной тропинке. Здесь святой Мартин построил деревянную келлию. Возле него стали селиться также и другие подвижники благочестия, искавшие пустынной жизни. Одни строили себе такие же хижины, другие выдалбливали себе пещеры в горной скале. И таким образом собралось около святого Мартина до 80 братий и образовалась новая иноческая обитель. Она называлась монастырем Мартина, а также большим монастырем и впоследствии Мармутье . Иноки сей обители приняли устав Мартина и подвизались в подвигах поста и молитвы, под его опытным руководством, пользуясь его душеполезными и в то же время общедоступными, простыми наставлениями и примером его собственной высоко подвижнической жизни. Братия ничего не имели собственного; все у них было общее. Не позволялось ничего ни покупать, ни продавать, и из рукоделий предоставлялось лишь молодым инокам переписывание рукописей Божественных и душеполезных книг; старшие же исключительно упражнялись в молитве. Из келлий редко когда выходили, кроме как для общего служения; вина никто не вкушал, кроме разве больных; пища их, которую они вкушали только раз в день, состояла лишь из хлеба, овощей и маслин; одежда их состояла из грубого верблюжьего волоса, хотя многие из иноков, были знатного происхождения. Братия жили в безусловном послушании и по большей части в безмолвии. Из сей обители вышло немало епископов, много потрудившихся в деле распространения христианского просвещения среди язычников.

Сам святой Мартин ревностно трудился над обращением язычников и ниспроверг идолопоклонство в большей части Галлии. В сем апостольском служении он являлся мужественным, бестрепетным и самоотверженным проповедником истины Христовой. Для сего Мартин нередко оставлял свой излюбленный монастырь и ходил по окрестным странам, уничтожая языческие капища и вырубая священные деревья идолопоклонников, строил церкви и наставлял язычников вере Христовой. Евангельская проповедь святого Мартина имела тем больший успех, что сопровождалась нередко знамениями и чудесами, которые совершал святой силою Христовою воочию всех неверных. Первым местом обращения язычников был Амбуаз . Основав здесь своею проповедью церковь, он вверил ее управлению и попечению некоторых из учеников своих. Но язычество там было еще сильно, и христианам угрожала большая опасность со стороны неверных; ибо там еще оставался языческий храм с большим идолом, который был чтим народом. Ученики святого Мартина не решались разрушить сие убежище идолопоклонства, несмотря на повеление святого. Мартин сам снова пришел в Амбуаз, но убедился, что действительно храм тот разрушить трудно. Тогда он, избрав себе уединенное место, всю ночь провел в пламенной молитве к Богу. И Господь услышал сию молитву угодника Своего: поутру поднялся страшный ураган, который разрушил языческий храм до основания и сокрушил находившегося в нем идола.

Проходя с словом благовестия страною Эдуанскою , святой Мартин достиг города Августодона и остановился здесь, чтобы помолиться при гробе святого мученика Симфориана и помочь епископу Симплицию в истреблении язычества. Близ часовни, в коей почивали мощи святого Симфориана возвышался языческий храм в честь Сарона , где жили наиболее уважаемые среди язычников жрецы – так называемые друиды Саронские . Безбоязненно вошел святой Мартин в сей храм языческий и ниспроверг статую и жертвенник Сарона. Тогда на него напала толпа озлобленных этим вооруженных язычников. Один, более смелый, занес было уже над ним меч, но невидимая сила повергла его у ног святителя, и, пораженный страхом, дерзкий язычник смиренно со слезами стал просить святого о прощении и помиловании. При виде сего чуда, и все другие бывшие там язычники уверовали во Христа, и языческое капище обращено было в святилище истинного Бога.

Не менее поразительное чудо произошло по молитве святого в селении Лепрозе . Движимый апостольскою ревностью, он также хотел и здесь разрушить весьма чтимый язычниками храм; но жители прогнали его. Тогда он удалился в ближайшее к селению безопасное место, где пробыл в посте и молитве трое суток, моля Бога об уничтожении языческого капища. В ответ на его горячую молитву, ему явились два светлых ангела, как бы в вооружении, которые объявили, что они посланы Богом на помощь ему против язычников.

Услыхав сие, Мартин поспешил немедленно возвратиться в селение и, силою благодати Христовой, чудесно обратил в прах жертвенники и идолов в виду народа, связанного невидимо Божественною силою. Увидев такое чудо и дивное разорение храма, жители того селения познали тщету идолов и обратились ко Христу.

Однажды святой Мартин с некоторыми из своих учеников, по пути к городу Карноту , проходил около одного многолюдного селения. Навстречу им вышла огромная толпа, вся состоявшая из язычников, ибо никто в той местности не знал Христа и не слышал истин веры Христовой. Так велика была слава сего святого мужа, что привлекла к нему множество даже языческого народа, который на далекое пространство покрыл поля. Мартин увидел, что надобно действовать и пользоваться сим случаем для обращения неверных ко Христу. И вот, по внушению Святого Духа, он громко начал свою пламенную проповедь, возвещая Божие слово язычникам и часто вздыхая из глубины души, что такое множество народа не знает Господа Спасителя.

В это время одна женщина, у которой недавно пред тем умер сын, принесла его бездушное тело и, положивши его у ног святителя, простирая к нему руки, говорила:

– Мы знаем, что ты – друг Божий. Возврати же мне моего сына, ибо он у меня один.

Толпа народная присоединилась к несчастной матери и совосклицала ее просьбам.

Святой Мартин взял тело умершего в свои руки, преклонил колена вместе со всем народом и, сотворив молитву, встал и возвратил отрока матери уже живым. При виде сего, все бывшие там начали единодушно исповедовать Христа Богом и, повергаясь к ногам святого, усердно просили, чтобы он сделал их христианами. Святитель, немедля, тут же, на поле, возложив на них руки, огласил их словом истины. Слух о сем чуде быстро прошел по всей стране . С таким же успехом святой Мартин распространял свет Евангелия и в других областях Галлии.

Однажды некий мирянин, по имени Еванфий, пораженный жестоким недугом и уже близкий к смерти, пригласил к себе Мартина. Святой немедленно отправился к нему; но еще не прошел он половины пути, как больной, почувствовав силу идущего и внезапно получив исцеление, сам вышел навстречу к святому Мартину и сопровождавшим его ученикам. На другой день Мартин собрался в обратный путь, но остался, вследствие усиленной мольбы исцеленного. Между тем змей смертельно ужалил одного отрока из семейства Еванфия. Последний принес умирающего отрока на своих плечах к ногам святого мужа, веруя в его великую чудотворную силу и убежденный в том, что для него нет ничего невозможного. Змеиный яд разлился уже по всем членам отрока, жилы его поднялись, внутренности вздулись, как мех. Мартин, простерши руку, провел ею по всем членам отрока, и вдавил палец около самой раны, причиненной смертельным жалом змея. И тогда все бывшие с изумлением увидели, что яд со всего тела стал стекать к пальцу Мартина и выходить вместе с кровью из отверстия раны. После сего отрок встал совершенно здоровым, и все свидетели чуда прославили Бога, дивного во святых Своих.

Не менее поразительное чудо совершил святой Мартин в городе Карноте над немою девицей. К Мартину была приведена двенадцатилетняя девица, немая от рождения. Отец ее умолял, чтобы святой развязал своею молитвою язык ее. Святой предоставил это бывшим с ним епископам Валентину и Виктрицию, утверждая, что сие – не по его силам, и что для них, как более совершенных в добродетелях, все возможно. Но те, соединив свои просьбы с мольбами несчастного отца, убеждали Мартина сотворить ожидаемое от него. Тогда Мартин приказал предстоящему народу удалиться и, в присутствии только епископов и отца отроковицы, простерся ниц с усердною молитвою, потом благословил немного елея и влил его в уста отроковицы, держа и язык ее своими перстами. И дивное чудо оправдало веру святого. Когда святитель спросил у девицы имя ее отца, она тотчас же внятно отвечала ему, – и отец, обнимая колена святителя, с радостью и слезами восклицал и засвидетельствовал пред всеми собравшимися, что это было первое слово его дочери.

Однажды Мартин, входя в Париж, сопровождаемый множеством народа, встретил в самом жалком виде прокаженного, которым все гнушались. Но святой, милосердствуя над ним, облобызал его и благословил, – и вот страдавший вдруг очистился от проказы и на другой день пришел в церковь, воздав благодарение за свое исцеление.

Насколько было неотразимо и сильно влияние святого Мартина на самых надменных и жестокосердых людей, даже на сильных мира сего, показывают следующие примеры. Еще в начале святительства его, Тур был приведен в ужас посещением жестокого областеначальника Авициана, ярость которого не уступала ярости диких зверей. За его свитою следовали длинные ряды узников, казнью коих жестокий правитель хотел навести ужас на город. Человеколюбивый Мартин, не убоявшись ярости правителя, решился заступиться, как за его узников, так и за свой епископский город, и в полночь отправился к дверям дворца Авициана. В эту ночь беспокойный сон областеначальника был внезапно прерван, как ему показалось, сильным толчком, причем какой-то неизвестный голос сказал ему:

– Ты спишь здесь, между тем как раб Божий лежит за дверями у твоего порога.

Авициан приказал своим слугам посмотреть за дверями, но они, сделав небрежный осмотр, уверили его, что это – простое воображение, и он, успокоившись, снова заснул, но вскоре же вторично разбужен был громким голосом: «У дверей стоит Мартин». Тогда служители нашли, что это – действительно так. Областеначальник велел привести к себе святителя и спросил его:

– Зачем ты поступил так?

– Я знаю твое намерение, – дерзновенно отвечал святой Мартин, – прежде чем ты высказал его. Иди и не допускай, чтобы гнев неба погубил тебя.

Устрашенный вдохновенным, пророческим голосом святителя и обличаемый своею совестью, Авициан поспешил исполнить его повеление: он отпустил узников на волю и оставил город. Укоры святого Мартина и впоследствии оказывали доброе влияние на характер сего жестокого областеначальника. Однажды, когда Авициан снова посетил город Тур, святой вошел к нему в комнату и, молча, упорно смотрел на него.

– Зачем ты так упорно смотришь на меня, святой человек? – спросил Авициан.

– Я смотрю не на тебя, – отвечал Мартин, – а на омерзительного демона, который сидит у тебя на шее.

И слово святителя снова оказало доброе действие и остановило жестокого областеначальника от исполнения злых его намерений.

Император Валентиниан I , слыша со всех сторон о славе святого Мартина, выражал желание войти с ним в дружественные отношения; но супруга его Иустина, которая была ревностной арианкой, не допускала его к этому. Посему, когда однажды Мартин, по важным делам, прибыл в Трир , где тогда находился двор императора, тот, предубежденный против него супругою, не велел допускать его к себе. После напрасных усилий представиться государю, святитель предался молитве и посту. На седьмой день ему явился ангел и повелел идти во дворец к императору. Получив сие Божественное внушение, Мартин поспешил ко дворцу и, нашедши двери отворенными, явился пред императором без всякого доклада. Валентиниан пришел в сильный гнев, но внезапно почувствовал, что кресло под ним как бы все объято внизу огнем. Вынужденный встать, он вдруг переменился и принял святого с горячим объятием, долго беседовал с ним, удержал его у себя, как дорогого гостя, еще на несколько дней, обещал ему исполнить все, чего только он ни попросит, и, при прощании, предложил ему богатые дары, от коих святитель, однако, отказался, чем возбудил к себе еще большее уважение.

В 383 году римские войска провозгласили императором Максима, а сын и преемник Валентиниана I – Грациан , вследствие измены солдат, потерпел поражение и был убит; брат же его Валентиниан II принужден был бежать и лишен престола, оставив за собою лишь часть своих владений. Тогда святой Мартин отправился в Трир к императору Максиму ходатайствовать за тех, которые были на стороне Грациана, и коим угрожала смерть. Максиму было в высшей степени важно обеспечить себе преданность духовенства и, прежде всего, если возможно, столь любимого и знаменитого епископа, каким был святой Мартин. Поэтому он весьма благосклонно отнесся к его прибытию и пригласил святого во дворец к царскому обеду. Но Мартин отказался и с необычайною смелостью отвечал.